Между тем Владимир Воронин заслуживает куда большего внимания. И может быть, только скромные размеры его страны и, пожалуй, еще отсутствие стратегических трубопроводов могут объяснить тот факт, что имя молдавского президента не так раздражает слух россиянина, как упоминание его коллег – Виктора Ющенко, Александра Лукашенко и даже Курманбека Бакиева. Даже членство в ГУАМе и вполне грузинский сюжет с запретом молдавского вина не помогли Воронину занять подобающее ему место в этом списке. Притом что в торговле лояльностью, виртуозом которой с определенного момента стал считаться белорусский президент, у Воронина опыта как минимум не меньше, а уж стаж точно продолжительнее – два президентских срока, которые, в отличие от Лукашенко, он не тратил на иллюзии.

То есть, поначалу они были. В 2001-м году, став президентом, коммунист-интернационалист Воронин наивно полагал, что, не неся ответственности за войну в Приднестровье, легко разрулит со Смирновым проблему, а солнце, которое для Эдуарда Шеварднадзе, по его меткому выражению, восходило на севере, для Воронина, как положено, исправно поднималось на востоке.

Когда он понял, что Игоря Смирнова совершенно не интересует пролетарская искренность новой кишиневской власти, появилась другая иллюзия. Если Москва заинтересована в нем хотя бы как в человеке, заявившем о себе как о последнем форпосте на пути натовских танков в Брянск, она услышит его призыв: все, что мешает урегулированию – это всего-навсего Смирнов. Но тут подоспел 2003-й год с меморандумом Козака, от которого Воронин в последний момент судорожно уклонился. Дальше события развиваются со стремительностью, которой, надо полагать, не ждал от себя и сам проверенный коммунистический лидер. Спасаясь от обиды Кремля, Воронин забывает, что был символом антирумынского проекта, и едет в Бухарест – не как в Каноссу, а как сегодняшний Лукашенко в Ватикан. Запад не требует покаяния и клятв в верности, чем выгодно отличается от Москвы.

Запад просто терпеливо ждет, постепенно научившись ничему не удивляться.

На качелях можно жить, а если приспособиться, то и с изрядным комфортом. Кишинев, предоставивший ГУАМу свою букву и, в отличие от Узбекистана, не торопящийся ее у арендаторов отнимать (хоть время от времени и напоминающий, что речь о букве, не более), в отличие от всех остальных коллег и собратьев, нашел этим качелям точную формулу. Она называется «5+2». Кто-то может счесть, что речь о приднестровском урегулировании. И ошибется, недооценив эту простую арифметику. Молдавия и Приднестровье – участники конфликта, Россия, Украина и ОБСЕ – посредники, США и ЕС – наблюдатели. Если отвлечься от конфликта, что, кстати, все уже давно сделали, и, соответственно, вычесть из двойки Приднестровье, арифметика оказывается стратегической географией, с помощью которой Воронин себя искусно страхует от неожиданностей, которые не снились даже Лукашенко.

Москва, оставаясь для Воронина самым верным союзником, растворяется в рядах тех, кто, как и она, посредник, и тех, кто деликатно именуется наблюдателем.

Одна пятая – вот ее истинная доля в молдавском пакете, и Приднестровья в этом раскладе ничуть не больше, чем влияния «молочной войны» на срыв создания Коллективных сил оперативного реагирования ОДКБ.

Потому что все остальные делают ровно то же самое, но без формулы и без ссылок на молдавский бренд. Последнее утешение Москва может найти в некоторой асинхронности происходящего. Воронин приезжает в Москву за кредитом в ходе ее битвы с Лукашенко и в пору взаимной приветливости Бишкека и Вашингтона. Но это такая асинхронность, которая оттеняет объективную закономерность лучше любой спланированной коллективной акции.

Ведь может показаться, что все наши партнеры поочередно занимаются взаимным эпигонством, что Воронин делает то же самое, что в свое время Каримов, и все вместе идут по стопам Лукашенко, который, отстав однажды на шаг, бодро догоняет, внося очередное ноу-хау, становящееся достоянием всех. С точностью до цента в полумиллиардных кредитах, которые поочередно получают из Москвы Ереван и Кишинев.

На самом деле все проще. Арсенал средств в этой игре един и не очень разнообразен. И обусловлен тем, что Москва требует верности, а Запад просто ждет. И получается, что никто никого не обманывает. Западу ничего не обещается, а клятвы, даваемые Москве, кажется, уже в момент их произнесения содержат невысказанную ссылку на новую традицию. Традиция же с некоторых пор гласит: с нарушением этой клятвы Москва ничего сделать не может, и лучше бы ей на этом не зацикливаться, потому что, как и положено в симбиозе, ей демонстрация лояльности нужна ничуть меньше, чем Киргизии и Молдавии российские кредиты.

Потому что именно она, демонстрация, с некоторых пор и является тем товаром, которым раньше считалась сама лояльность. И если даже Бишкек счел, что повышенные американские взносы за базу в Манасе стоят недовыплаченных Москвой бонусов, ею обещанных, стало быть, процесс понемногу становится необратимым.

Не все гармонично было с братьями-соседями и в те времена, когда Россия еще не собиралась подниматься с колен. Но, как показал опыт, амплитуда разногласий прямо пропорциональна размаху российских амбиций. Тому же Лукашенко раньше не приходило в голову синхронизировать наши братские размолвки с ухудшением отношений России с Западом – они в те времена не достигали того уровня, чтобы из этого можно было что-то извлечь, а теперь на этом построена вся его игра в вестернизацию. Сама же Россия в ту пору если в чем и подозревалась, то лишь в недобросовестной педагогике, которой так неубедительно подвергала своего enfant terrible. Все, включая нас, считались недоразумением, и только Лукашенко – несчастьем.

А потом мы [Россия - п.р.] стали центром силы. И все более похожие на Белоруссию, то есть и на нас, соседи оказались перед тем выбором, который в 90-е таким неумолимым не казался. Получилось как в том ленинградском дворе, про который наш премьер вспомнил по поводу «молочной войны» с Белоруссией. Крутых во дворе всегда было в достатке, но до поры они не конфликтовали. А потом один решил, что его крутость недостаточно уважается, вышел конфликт, былое спокойствие сменилось необходимостью определяться. Украина и Грузия не в счет. Первой стала определяться Белоруссия.

А Запад по-прежнему не требует никаких обетов, он по-прежнему ждет. Он уже заметил, что особой разницы между Белоруссией, где реформ не было, и всеми остальными, где они во славу вертикали прошли, не наблюдается. А качели вяло раскачивались давным-давно, накапливая необходимые навыки балансирования, которые, когда пришло время, очень пригодились. И каждая новая неудача России, пусть даже такая смешная, как с Манасом, создает фон и форсирует то, что можно было бы назвать цепной реакцией, если не все та же вечная для СНГ асинхронность. Бывают, правда, резонансы – когда колебания происходят в едином ритме. Как, скажем, с признанием Абхазии и Южной Осетии. На этом фоне провал с организацией КСОР ОДКБ выглядит уже досадным недоразумением. Которое так соблазнительно списать на некстати разгоревшуюся «молочную войну». При все крепнущем, впрочем, подозрении, что ничего случайного не бывает.

И когда приехал перед выборами Воронин, действительно, что было еще делать, как не дать кредит. Как перед этим Киргизии и Армении. А еще раньше – Белоруссии. И конечно, Воронин выиграет выборы. Как выигрывает их регулярно Лукашенко. И как, конечно, выиграет их летом Бакиев. Раньше могло показаться, что те, кто в этом стиле побеждает, как ни крути, а все наши, потому что с такими привычками далеко на Запад им не уйти. Теперь придется расстаться и с этой иллюзией.

Воронину, кстати, даже не обязательно мириться с Бухарестом. Его в формуле «5+2» все равно нет. Впрочем, если и помирится, это в очередной раз не станет ни сенсацией, ни покаянием.

Источник: gazeta.ru